«Наверное, это то, что мне нужно?» — подумала Лада, толкнула дверь и вошла. После яркого солнца улицы комната показалась ей полутемной. Стояли стулья вдоль стены, на одном из них сидел неприметный юноша с поджатыми губами, который смотрел в пол перед собой, и бодрая женщина бальзаковских лет. Она оживлённо разговаривала по телефону и жестикулировала свободной рукой «Да, да, милочка, представь, какой шанс! Такой бывает раз в жизни! Конечно, я решила ехать! Что значит „куда тебя несёт“??? Можно подумать, ты меня первый век знаешь! Ладно, моя очередь подходит, а у меня еще образ не продуман, пока, дорогая, береги косточки!». Она нажала отбой, характерным жестом смахнула на сторону кудрявую чёлку и посмотрела на Ладу с понимающей улыбкой: «Вы первый раз тут, милочка?».
Лада смутилась. Она не очень-то любила говорливых старушек, пусть и очень жизнерадостных и бодрых. Но преодолела себя и с показным сожалением кивнула. «О, Вам понравится! Александр волшебник, настоящий волшебник! Ну, не буду портить Вам удовольствие, скоро сама всё узнаете!». И к счастью она замолчала, уткнувшись в свой Инстаграм.
«Передовая бабулечка, хотя что там, скоро и Инстаграм уже будет пенсия», — тихо раздумывала Лада, оглядывая комнату. Дальняя стена была не стеной, а черной тканевой завесой, очень плотной, но в углах иногда сверкала вспышка, а иногда слышалось и отрывистое «Сосредоточьтесь!» и «Смотрите дальше! Еще дальше! Вот-вот, задержитесь здесь…». Голос был неопределённого возраста и даже, можно сказать, пола — если бы не слова бойкой тётеньки, можно было бы счесть его и женским. Лада пыталась рассмотреть больше через просветы в занавесе, но не получалось, а подходить подглядывать ей было как-то стыдно…
«Готово, наконец есть на что посмотреть, завтра приходите заберёте! Следующий!» — раздалось наконец из-за занавеса, поджатый юноша встрепенулся и бочком просочился за занавес, едва не столкнувшись с выпорхнувшей раскрасневшейся девицей модельной внешности. Она улыбалась так широко и взгляд её был устремлён так высоко и далеко, что она, казалось, прямо со ступеней взойдёт по трапу космического корабля и улетит покорять Альфа Центавру, не меньше. Лада вздохнула.
Тем временем из-за занавеса слышалось тихое бормотание, потом раздалось голосом фотографа более внятное «Так, давайте начнем с простого. Садитесь вот сюда, смотрите вверх, рассказывайте». Бормотание стихло, потом через минуту-другую послышалось снова, чуть громче. Стали слышны отдельные слова вроде «поехать» и «съемка». «Продолжайте, отлично, продолжайте!» — спокойно и бодро говорил фотограф, иногда слышался звук затвора. Речь юноши становилась постепенно громче, он уже говорил что-то о панорамах, дронах, про походы и Карелию. «Хорошо-хорошо, уже видно гораздо лучше, продолжайте!» — повторял фотограф на разные лады, щелчки затвора стали реже, но слышались весомее…. «Я только не знаю, как же всё это объяснить маме…» — вдруг затихло в горле у юноши и Лада прямо внутренним ухом увидела, как он потупился и снова поджал губы…
«Посмотрите на меня, Кирилл. Да, вот так. Вы меня видите? Отлично. И я Вас вижу. А Вашей мамы здесь нет. Когда она придёт, мы с ней тогда и будем разговаривать — но тоже про неё. А не про Вас. Понятно? А теперь, пожалуйста, поберегите моё и своё время. Посмотрите снова наверх. И подальше. Еще подальше. Да, и еще лет на пять подальше. Да-да, вот, так, вот так, вот туда! Рассказывайте!».
Тихо, набирая силу «…ютуб-канал… (щелчок) …своя студия… (щелчок) …у известных режиссёров…» — «Имена, фамилии режиссёров есть? Лица видели? Сфокусируйте, пожалуйста! (Щелчок) Да, спасибо, дальше!» — «…семья… …премии… (щелчок) …киностудии приглашают… (Вам нравится?) …да… (щелчок)» и затихло.
«Отлично, кажется, этого пока хватит?» — бережно, но твердо. Юноша помолчал немного и будто нехотя выдавил «Пока да». «Прекрасно, мне тоже кажется, уже есть на что посмотреть. Заходите завтра, после обеда, будет готово!». «Спасибо» — всё ещё тихо, но уже куда более чётко сказал юноша и вышел, раздвинув плечами занавес. Казалось, за эти 30 минут плечи стали шире на два размера.
Тётушка окинула его взглядом, одобрительно покачала головой и решительно шагнула за занавес. «Ах, Александр, как я рада встрече! А какая прекрасная работа только что! Браво! Вы как всегда мастерски! Простите за подслушивание!» — она так часто и дробно выстреливала фразочками, что некуда было вставить и слово, но фотограф и не пытался, только угукал и, видимо, переставлял один из осветителей, из-под занавеса исчезла металлическая нога треноги и появилась немного подальше. Дождавшись хоть микронной паузы, он вставил «Вы как всегда обворожительны, Наталья, за чем пожаловали?». Удивительным образом его голос теперь был более высоким и даже чуть надтреснутым.
«Ах, Александр, представьте, такой шанс такой шанс пролетает, прокатиться к самой Антарктиде, в круизе, и захотелось ну сил моих нет как, помогите, прошу Вас!». «Пингвинчиков хотите посмотреть?» — с улыбкой в голосе произнёс фотограф, всё ещё расхаживая по студии, то ли что-то разыскивая, то ли примеряясь. «И пингвинов, и айсберги, да что я, Вы всё увидите!» — всплеснула голосом Наталья. «А Гугл не лучше помог бы Вам?» — всё с той же улыбкой в голосе спросил Александр, первый раз щёлкнув затвором. «Ах, ну что Вы, после Вас ну какой Гугл? Не смешите мои лабутены!» — хохотнула Наталья, озорно притопнув каблуком. А бабулечка-то огонь, с изумлением подумала Лада, мне бы так!
— Хорошо-хорошо, давайте, настраивайтесь, поищу телевик, чтоб точно пингвинов могли разглядеть…
— Обижаете, я не хочу в бинокль, я их с рук хочу кормить!
— Ах, вон даже как… ладно, тогда покрупнее… сосредоточьтесь и смотрите, ну да Вы всё знаете…
Лада, поёрзав на своём стуле, тоже решила подготовиться к необычному формату съемки — сосредоточилась и стала настойчиво смотреть вперед и вверх. С непривычки аж глаза заболели. Как он там говорит? На пять лет вперёд? А что там, на пять лет вперёд-то? Ведь приглядишься, так и не видно ничего… работа какая есть, не шибко и нравится. Жить хочу где-то в другом месте. Чем заниматься хочу — не знаю. Хорошо бы, конечно, встретить человека хорошего и замуж за него выйти… может, об этом и помечтать? Она даже зажмурилась, чтобы ярче увидеть. Мелькали какие-то зелёные лужайки, совершенно нездешнего вида, деревья, коляска… наверное, заграница? Это что же, чтобы замуж выйти, придётся из страны уехать? Страшно… А потом где муж-то? Одну коляску только вижу, на какие-то сцены из сериалов американских похоже.
А делать-то я что буду? Только с коляской гулять? Надо ещё вглядеться…
Из-за занавеса выпорхнула Наталья (уже прошло полчаса???) и даже придержала его, делая Ладе приглашающий жест рукой, мол, заходите уже! Лада испуганно помедлила, потом всё-таки поднялась и сделала несколько неуверенных шагов…
Фотозал был самый обычный, небольшой, можно даже сказать, крошечный. Лада думала, что он сделан из второй комнаты — нет, это одну большую комнату перегородили занавесом и получилась приёмная и зал. Несколько фонов, осветителей, вообще ничего примечательного! Да и фотограф был с виду не такой уж отмечательный. Немного за сорок, волевое загорелое лицо, голубые глаза. Разве что у неё было стойкое ощущение, что она его уже где-то видела… она краем глаз посмотрела на Наталью и увидела, как та ещё и подмигнула ей, прежде чем опустить краешек занавеса. Чудесная женщина, вот бы с ней познакомиться поближе! Про пингвинов расспросить…
— Добрый день, рассказывайте, — мягко, но решительно сказал фотограф.
Но пока она собиралась с духом и пыталась понять, с чего начать, вдруг раздался резкий звук входной двери, решительные шаги и не заметив занавеса, в зальчик ворвался крепкий почти квадратный мужчина в костюме, размахивая кулаком с торчащими из него мятыми уголками фотографий.
— Что Вы мне тут подсунули? У меня должна быть просто! Фотография на паспорт! 4 на 4, 4 штуки! А тут какие-то куры, гуси! Пастушки! И какой-то хрен с горы! С бородой! А фотографии мне нужны срочно! Сегодня же! — и он бросил фотографии оземь.
Александр помедлил, пристально глядя на вторженца. Потом начал медленно обходить его против часовой стрелки. Мужчина смотрел на него гневно, потом настороженно, потом уже более неуверенно выкрикнул «Что Вы на меня пялитесь? Где мои фотографии?!» и сделал пару шагов назад.
Александр остановился, очень-очень медленно поднял фотографии с пола и очень бережно разгладил их ладонями. Посмотрел на них внимательно, задержался на фотографии „хрена с горы с бородой“, перевёл пару раз взгляд с неё на мужчину и обратно. Внезапно быстро щёлкнул пальцами перед лицом мужчины (тот несколько остекленел). Потом произнёс увесисто, почти торжественно:
— Это и есть Ваши фотографии. Оставите их у себя года на три, тогда и убедитесь.
Выдержал паузу, сделал шаг к мужчине, аккуратно засунул фотографии ему в карман пиджака и продолжил:
— А выбросите — пожалеете. Фотоателье на паспорт — за углом.
Потом отряхнул невидимые пылинки с воротника пиджака, взял мужчину под локоток и проводил за занавес.
— Всего Вам доброго.
Помедлил и добавил почти без улыбки:
— И несушек хороших, — и вернулся в зал.
За занавесом какое-то время была тишина, потом послышались гораздо более тихие шаги и столь же тихо открылась и закрылась входная дверь.
— Зачем же Вы так с ним? — не выдержала тогда Лада.
Александр посмотрел на неё пристально, словно выбирая, с чего начать.
— Вы переживаете, что он на паспорт не успеет подать? Или что он жизнь свою не успеет прожить?
Лада было кивнула на первый же вопрос, но второй поставил её в тупик. Александр, не дожидаясь ответа, отвернулся к угловому столу.
Лада собралась с духом и выпалила.
— Ну ведь у человека планы могут быть! Важные!
Александр не спеша открутил один объектив и приладил другой. Потом принялся протирать его и, не поднимая на Ладу глаз, начал раздумчиво:
— Старый Аврам как-то раз ворвался к себе в дом, разодрал на себе одежды, упал лицом вниз и стал рыдать. Сара подбежала к нему и стала причитать, родной мой, что случилось, расскажи, не терзай моё бедное сердце. Аврам лишь немного привстал и простонал, Сара, всё пропало, всё пропало, Сара, в наш несчастный захудалый городок пришёл мессия. Сара сперва не поняла, Аврам, но что такое, ведь это счастье, мы столько ждали его, и вот, отчего же ты плачешь? Сара, отвечал Аврам, как же ты не понимаешь, ведь у нас дом, сорок коров, три дочери на выданье!
Александр сделал паузу, глянул на Ладу и, удовлетворенный её вниманием, продолжил.
— Но чем же это плохо, муж мой, недоумевала Сара, отирая руки о подол.
— Но ведь нам придётся всё это бросить и отправиться вслед за мессией, Сара! — вскричал Аврам, опять падая на лицо своё.
Сара чуть помедлила, взяла подол платья и стала отирать слёзы своего мужа, и говорить, обожди, мой дорогой, мой любимый муж. Господь мудр, Господь щедр, Господь любит нас. Он дал нам дом, он дал нам стадо коров, он дал нам трёх прекрасных дочерей, Аврам, значит, Господь разберётся с мессией…
Лада прыснула, а потом нахмурилась. Оглядела зальчик, потом Александра и эдак с вызовом сказала:
— А Вы, выходит, мессия?
Александр посмотрел из-под бровей прямо на неё:
— А Вам бы сразу Господа Бога хотелось?
Лада от неожиданности поперхнулась и закашлялась.
Александр помедлил и прихлопнул:
— Ну вот и хорошо. А теперь к делу. За чем пожаловали?
Лада прослезилась от кашля и бросилась к зеркалу, проверять не потекла ли тушь. А заодно потянуть время. Теперь ей было страшновато что-то говорить ему.
Но он ждал. Спокойно смотрел на неё и ждал. Было тихо. Как на грех, никто даже не входил в полутёмную прихожую из июньской жары. Он ждал. Наконец Лада вздохнула и выдала:
— В общем, мне тоже нужна была фотография на паспорт…
Александр смотрел на неё и очень старался не улыбнуться. Но выражение его лица стало от этого таким сложным, что она сама хихикнула. Он тоже с облегчением улыбнулся.
— Ну, если „была“, то что теперь?
— А теперь — я не знаю. Я попробовала, как Вы говорите, посмотреть на 10 лет вперёд… — она помедлила, он взглянул вопросительно — но что-то я так там ничего не увидела…
Он наконец допротирал свои объективы и взялся за фотоаппарат.
— Ну, давайте вместе тогда. Смотрите.
Она честно стала вглядываться туда же, куда смотрела до этого.
— Нет-нет. У Вас как у того монаха, который садился в медитацию, напрягал шею, выпучивал глаза из орбит и начинал дышать через пятки!
— А как же тогда?
— Дышите. Просто дышите. С удовольствием. Из живота дышите. Да, вот так.
Она вдруг выпрямилась и заерзала на стуле.
— Если хотите бояться, то лучше сразу бойтесь сильнее и убегайте. Не люблю полумеры, слишком много времени тратится.
— Ладно-ладно, я просто подумала…
— Ваша задача сейчас не думать. А дышать. Этим и займитесь.
— Борзый всё-таки он какой, — смутно подумала Лада, но всё же ей было так интересно, что будет дальше, что она послушно начала дышать и ещё пыталась смотреть повыше и представлять будущее. Сначала получалось не очень, но потом что-то такое замелькало, опять газоны, деревья, вода поблёскивала вдалеке…
Александр смотрел на неё то в объектив („хорошо-хорошо, вот так“), то без него (молча), ходил из угла в угол, словно искал подходящий ракурс, потом наконец не выдержал:
— Нет, это всё никуда не годится! Ничего не разглядеть! Вы будто в темном подвале просидели свои сколько? Двадцать лет?
Лада, выдернутая из своего разнеженного состояния, вскочила со стула, скрестила руки на груди и выпалила:
— Знаете что! Идите к чёрту!
Александр посмотрел на неё в упор, с улыбкой и интересом! И подняв объектив, столь же нахально спустил затвор:
— Вот, теперь мне уже нравится. Что-то начинает проявляться. Ну-ка, позлитесь на меня ещё посильнее. Расскажите в красках, какой я говнюк.
Лада молчала, чувствуя себя отчаянно глупо. Хотелось уйти и хотелось остаться, и отчаянно хотелось посмотреть, что же он там видит в своём объективе!
— Вот-вот, подумайте о том, что я вижу! От интереса у Вас сразу и глаза включаются, и щеки, и даже уши включаются! Думайте туда!
— Если б я умела думать, куда мне скажут, я бы тут сейчас не сидела, — неожиданно для себя самой выдала Лада и удивленно умолкла.
— О, да тут у нас непроявленные таланты налицо! — Александр воззрился на неё с таким искренним изумлением, что она опять не удержалась и прыснула, — А знаете, что нужно, чтобы их проявить?
Лада помотала головой.
— Внимание и тишина. Теперь вот сюда, прямо в объектив. И ни слова.
Следующий свой рабочий день Лада высидела до конца, очень стараясь „не думать о белой обезьяне“ Александре. Даже немного задержалась. Минуты на три. И подошла к студии нога за ногу, и как бы нехотя поднялась по ступенькам, зашла в дверь. В фойе не было ни души, за занавесом тоже была тишина. Лада, ступая очень осторожно, подошла к конторке и увидела там несколько конвертов, „Кирилл“, „Наталья“, „Агриппина“, „Николай“, а вот и „Лада“. Она взяла конверт и даже немного помедлила, — за весь день ей так и не удалось угадать, что же она там увидит? Напугает ли это её? Развеселит? Удивит? Изменит навсегда?
В конверте лежали фотографии её зеленых газонов. Пусть нечёткие, размытые, но это несомненно были они. И коляска там тоже была. И вода поблёскивала. Ни одной фотографии Лады там не было.
Она ещё раз пересмотрела фотографии. Небрежно положила их обратно в конверт и тихонько вздохнула. Уже повернулась, чтобы уйти, но локтем нечаянно задела конверт „Наталья“, тот упал с конторки и краешки фотографий показались наружу. На Ладу глянул круглый и очень любопытный глаз пингвина. Она торопливо присела, чтобы поднять конверт, уже приподняла его, потом закусила обе губы и прислушалась — кругом не было ни души, не слышно было ни звука. Лада очень, очень аккуратно заглянула в конверт ещё глубже, раздвинула фотографии краешками пальцев, чтоб не дай Бог не оставить отпечатков! Айсберги… огромные, белые айсберги… пронзительно синяя вода, временами почти чёрная… пингвины и правда берут что-то белесое прямо с ладони… У Лады даже слёзы подступили к глазам.
Она положила конверт на конторку и лишь чуть-чуть помедлив, открыла конверт Кирилла. Деревянная церковь среди бескрайних зелёных полей, с птичьего полёта. Шоссе в рапиде, всё в рассветных лучах, среди темных как ночь лесов. Излучина реки, огромной, тяжёлой, подернутой ветреной рябью. Сколько же красоты! В этом… в этом тихом сосредоточенном… сколько же красоты… Она втянула ртом воздух, бросила конверт Кирилла на место и схватила свой, чтобы разорвать его пополам!
— Не надо, — тихо прозвучало от занавеса. Александр стоял там, скрестив руки, и смотрел на неё. Просто стоял и смотрел.
Она бросила конверт и закрыла лицо руками, как прячутся дети. Её разрывало от горечи, стыда и — облегчения. Он молчал. Она проговорила прямо сквозь ладони, не отнимая их от лица:
— Почему?
Он так долго молчал, что она наконец решилась посмотреть на него сквозь раздвинутые пальцы.
— Как Вы думаете, какой раз по счёту сюда пришла Наталья?
Лада еще чуть опустила руки, положила локти на конторку (чтоб скрыть дрожь в руках) и уперлась подбородком на кулачки.
— Не знаю, — помедлив сказала она, стараясь, чтобы голос не прозвучал обиженно, — а Кирилл?
— Кирилл уже завёл себя туда, откуда нет другого выхода, кроме как напрячь все силы душевные. Разок пришлось напечатать ему даже фото с надгробием.
Лада глянула на него исподлобья и убедилась, что он не шутит.
— Что же мне делать? Тоже загнать себя куда Макар телят не гонял? Или поселиться тут у Вас? — это прозвучало так по-детски, что даже как будто кокетливо.
— А какой вариант Вам больше нравится? — без тени улыбки спросил он, только морщинки в уголках глаз стали чуть заметнее, — Раскладушка в чулане есть.
— Мы, люди, слишком много суетимся. Посмотри на муравьёв. Они бегают во всех направлениях, но абсолютно расслабленно. Или пчёлы.
— Пчёлы сердитые.
— Это нам кажется, потому что мы не умеем смотреть на другого так, чтоб не из себя.
— А это вообще возможно?
— И даже не собой.
— Через камеру?
— Камера лишь способ настроиться.
— Тогда почему другие не могут?
— Другие могут и всю жизнь снимать только фото на паспорт, это их квадратура круга.
— Как же Вы это делаете?
— Ты видела такие фото, где одного человека или семью снимают подряд много лет? Там появляется такая дымка, ореол, а в нём — постоянное, то, что остаётся нетронутым.
Лада, машинально перебирая пленки, слушала очень внимательно.
— Если так смотреть на человека в сейчас, он тоже всегда в движении. Дышит, смеётся, плачет, курит, режется в танчики или метает птиц в свиней. Но что-то главное, неизменное — остаётся. Оно всегда здесь, ни внутри, ни снаружи, ни там, ни тогда. Это только кажется, что оно внутри.
— Но как научиться так смотреть?
— Для этого достаточно научиться так видеть себя. Чувствовать глубину, которая не только в море. Высоту, которая не где-то в горах.
Он помедлил.
— Ну и, конечно, просто уметь смотреть в одну точку часами.
— Шутите.
Он посмотрел на неё наклонив голову, из-под бровей, так немножко по-птичьи.
— И что мне это даст?
— Мир начинает плыть вокруг взгляда, и можно своими глазами убедиться, как он на самом деле зыбок.
— Какое-то дао сказанное словами.
— Поэтому сначала делай, потом подвергай сомнению!
— Но в будущем-то этой точки вообще ещё нет!
— Кто сказал тебе, что время движется лишь в одну сторону?
— У меня всё равно так же не получается!
— И не получится.
— Может, просто всем от природы даны разные… эмм… разной длины объективы?
— Обоснование для лентяев.
— Вам легко говорить!
— И тебе тоже будет легко говорить, когда ты сделаешь эту тысячу ли, каждый раз с первого снимка.
— А чистота линзы важна?
— В каждом есть свет, всегда. И наша задача не наполниться, а очиститься. Не украсить, а отразить.
— Бриллианты и отражают, и украшают.
— Достойный аргумент для девушки.
— А если я вообще здесь не для этого?
— Как увидишь для чего — туда и уйдёшь.
Стоял мрачный сизый ноябрь. Пока Лада открывала дверь студии, ей за шиворот с балкона второго этажа налилась целая пригоршня. Быстро-быстро чаёк, чайничек мой любимый, где же ты. Александр сегодня изволит быть поздно. Вчера до полуночи кого-то тут укатывал, важный заказ, не государственный, конечно, хотя чем фикс не шутит. Сегодня будет отсыпаться, а она за старшую. Он так сказал.
Первая барышня была сразу понятна, на один щёлк. Длинноволосая, светлая, почти прозрачная, ах, ну я не знаю, с кем мне остаться, то ли с ним, то ли со вторым, а квартира, а долги, как же быть, как быть. С этими Лада давно научилась справляться по классике, „а теперь представьте себе, что будет через пять лет, если, а, если б, если в, достаточно, спасибо, снято!“. Конечно, фокус был не в мужчинах. Он вообще никогда не там, где его регулярно ищут. Но обьяснить это трудно, показать куда проще.
Второй случай был посложнее. Тут пришлось, как мрачно шутил Александр, работать „от могильной плиты“, лет эдак на 50 в глубину. Там уже и невыплаченные долги отца не выглядели причиной, да и претензии к жене смотрелись совсем по-другому!
Третий… впрочем, где шеф? Уже ближе к пяти Лада очнулась от очередного рабочего транса и взглянув на часы, кинула в телефон осторожное „Всё ли в порядке?“ — и ушла с головой в следующую отработку.
— Вам пакет, — крикнул от двери курьер, и она не успела даже выглянуть, как он уже скрылся. В восемь, уже закрывая за собой дверь, она зацепилась глазом об этот аккуратный пакет в желтоватой обертке, без опознавательных знаков, и, чтобы за ножницами не ходить, нетерпеливо рванула уголок зубами.
На первом фото она была с высоким мужчиной в очках, тот держал на руках карапуза, она махала рукой карапуза в кадр, все они счастливо улыбались. На второй с тем же мужчиной они сидели за рулем, наверное, всё-таки это была яхта — красные рассветные лучи, стальные поручни, белый пластик, пронзительно синее море вокруг. На третьей она сидела у ночного окна, с каким-то маленьким тоненьким беленьким ноутбуком, смотрелась в стекло, была старше лет на пятьдесят — очень морщиниста и явно отчаянно счастлива. На четвёртой сам Александр, еще более загорелый, чем обычно, стоял где-то на горном перевале с трек-палками в руках и делал мерзкую рожу в камеру.
За последней лежала записка:
„Победителю (м)ученику!“
Дошли руки до плёнки, где мы тот раз фоткали друг друга на спор.
Ну что тут добавишь. Я в Непал.
И не вздумай дальше снимать, время зря тратить!
Ключ от студии оставь у наших Паспорту.
Побеждённый (м)учитель».
На обороте еще была одна беглая приписка:
«Нужны будут фотки твоих Букеров — заходи как-нибудь на огонёк.
А вдруг не вернусь совсем, так зеркало тебе в помощь».
В приоткрытую дверь залетал холодный ноябрьский дождь и отчаянно мёрзли ноги. Но Лада всё стояла и перебирала, перебирала эти фотографии, раз, два, три, четыре, три, два, раз, перечитывала и перечитывала записку — и не замечала даже, как из глаз текут слезы, а по лицу расползается лукавая и торжествующая — улыбка.
Добавить комментарий